Article

Атом веры

Я верю, но не могу доказать, что переселение души возможно. Давайте договоримся сразу: я материалист и отрицаю то, что более религиозные люди называют «душой». Но я убежден: существует набор знаний, воспоминаний, эмоций и реакций, которые определяют нашу личность, и которые можно, за неимением лучшего термина, считать душой.

Так вот, я верю, что эту «душу» можно переместить из одного тела в другое.

Человеческие тела состоят из атомов, возникших не из пустоты. Когда-то все они были частью растений, животных, минералов и даже других людей. Триллионные доли вашего организма раньше принадлежали тобольскому крестьянину, римскому легионеру, вавилонской блуднице, юрскому динозавру и кембрийскому трилобиту.

Я верю, что возможна ситуация, когда в вашем мозге рядом окажутся атомы, ранее находившиеся в нейронах давно умершего человека. «Узнав» друг друга, эти атомы вступят в реакцию, результатом которой станут «воспоминания» их предыдущего хозяина.

Поэтому, когда любимый собутыльник начнет считать себя Наполеоном, не спешите отправлять его в лечебницу. Возможно, в его нервной системе просто активировались наполеоновские атомы.

Article

Церкви и тюрьмы сравняем с землей

Фраза «Церкви и тюрьмы сравняем с землей» — это единственное, что мне запомнилось в старой книжке про советских школьников, отважно разоблачавших коррупцию в районной автобазе, которую я прочитал лет семнадцать назад. Я не помню названия книги, имен персонажей, деталей сюжета и даже контекста, в котором кто-то из героев произнес эту странную фразу, но само выражение забыть не смог. (Много лет спустя я узнал, что это строчка из песни «Белая Армия, черный барон»).

Как это часто бывает в детстве, случайный обрывок воспоминаний настолько оседает в сознании, что начинает определять бытие. Иногда это выражается в ностальгии (помните запах травы во дворе после дождя? а стук колес электрички по пути в деревню? цвет маечки юной подружки, с которой вы целуетесь в кустиках?), иногда приводит к психологическим травмам, а в моем случае шесть прочитанных когда-то слов определили историю моих отношений с религией.

Я не всегда был атеистом. Меня крестили в девяностом, кажется, году, на волне актуального для позднего Советского Союза поиска дороги к храму. Не уверен, что кто-то спрашивал тогда о моем желание присоединиться к православию, но, полагаю, я был не против. Мне была интересна религия, убранство церкви и быт священников (единственное четкое воспоминание о процессе крещения — выглядывающие из-под рясы джинсы и белые кроссовки на ногах батюшки; это очень меня тогда позабавило). Я с удовольствием читал «Библию для детей» (есть подозрение, что большинство моих соотечественников ей же и ограничили свое религиозное образование) и репринт дореволюционной детской книжки про отечественную историю, где жизнеописания царей соседствовали с рассуждениями о роли веры в укреплении Руси.

В то время вынесенную в заголовок этой заметки фразу я понимал как свидетельство антирелигиозных гонений в СССР, как признак ограниченности мышления моих сверстников, живших лет 30-40 назад. Прошли годы, прежде чем я начал воспринимать ее иначе.

Впервые мое религиозное чувство пошатнулось в 2000 году. Во время учебы в Швеции я попал на две службы в протестантских храмах. Отсутствие суеты, безумных старушек, специфического запаха и терпимость к представителям любых религий сильно контрастировали с привычной мне ортодоксальной рутиной. Последующие визиты в православные церквушки убедили меня в том, что эта дорога к храму не моя.

Параллельно с этими исканиями я много читал, книги по физике, палеонтологии, философии, мифологии и истории занимали все больше места на полках. «Путеводитель по Библии» Азимова объяснил мне происхождение лежащих в основе христианства мифов и помог десакрализировать «Священное Писание». Растущее отвращение к ОАО «РПЦ» и вовремя прочитанная книжка Докинза окончательно превратили меня в атеиста.

А теперь вернемся все-таки к строчке из старой революционной песни. Что она означает и почему кажется мне такой актуальной сегодня?

Самое очевидное объяснение — «давайте разрушим здания храмов и тюрем» — представляется мне ненужным упрощением. В конце концов, многие такие здания — памятники архитектуры, их нужно сохранить. К слову, новосибирские девелоперы, очевидно, понимают призыв к разрушению буквально: старое здание пересыльной тюрьмы снесено, освободив место будущему бизнес-центру. Впору начать беспокоиться о судьбе церквей и мечетей, как бы застройщики и до них не добрались.

Другое простое толкование, подразумевающее физическое уничтожение духовенства и полицейских, мы решительно опускаем, как разжигающее ненависть к неприкасаемым сегодня социальным группам.

Что же нам остается? Остается, как водится, читать между строк.

Я понимаю предложение сравнять с землей тюрьмы и церкви как крик о помощи, обращенный ко всем думающим людям. Это крик о важности свободы — не только физической, но и нравственной. Только сравняв с землей внутренние тюрьмы и выдуманные храмы, отказавшись от стереотипов и предрассудков, выпустив из СИЗО девочек в масках и прекратив гонения на искусство, только посмотрев на мир — вероятно, впервые в жизни — без шор и розовых очков, можно обрести настоящую свободу, которая, как говорил когда-то один политический деятель, все-таки лучше, чем несвобода.

И тогда наверняка вдруг запляшут облака. Впрочем, это уже строчка из другой песни.

Article

Запретите им

Самая удивительная черта русского народа-богоносца — непреходящее стремление все запрещать. Этим страдают (точнее, не страдают, а наслаждаются) не только цари и бюрократы, но и самые обычные, в общем, люди — соседи по лестничной клетке, официанты в кафе, народные артисты, дворники и продавщицы в киосках.

Забавно, но под каждый запрет мы пытаемся подвести теоретическую базу и объяснить, почему же окружающим нельзя делать то, что нам не по нраву. Почему-то в последнее время большинство таких обоснований строится на «уважении подвига», «памяти предков» и «общественной нравственности».

Мы уже знаем, что выставки современного искусства нельзя проводить во время Великого поста, чтобы не обидеть ненароком верующих. В мае от выставок тоже лучше воздержаться — ведь в эти дни мы вспоминаем подвиг ветеранов. Но запретив майские выставки, мы оскорбим чувства художников, поэтому, чтобы им не было обидно, давайте заодно разгоним оппозиционные митинги — негоже попрекать национального лидера воровством, когда доживающие свой век воины-победители ожидают очереди на квартиру.

Дорогие россияне, но почему ограничиваться только одним месяцем? В российской истории есть много памятных дат, так что, кабы чего не вышло, нужно запрещать вообще все круглый год.

В январе православный мир празднует Рождество Христово и пьет треть месяца. Чтобы не отвлекать никого от столь важных дел, запретим все массовые мероприятия. В конце концов, от фестиваля снежной скульптуры один вред — кто знает, что эти молодчики решат там вылепить?

Февраль богат на праздники — там День сурка и День святого Валентина, День защитника Отечества и День независимости Эстонии. Как будут выглядеть инсталляции и перфомансы в эти святые дни? Они будут выглядеть плохо и даже вызывающе. Запрещаем.

Март — это первый месяц весны, когда природа расцветает, а вместе с ними расцветают и наши прекрасные женщины — матери, жены, дочери и сестры. Из уважения к прекрасному полу запретим себе работу по дому. За месяц накопятся горы мусора? Ничего, в апреле женщины все уберут.

К тому же, в апреле мы отмечаем годовщину полета Гагарина. Весь месяц граждане России должны вспоминать покорителей космоса, читать подшивку «Комсомольской правды» начала 1960-х и ругать американцев, вероломно опередивших советских инженеров в лунной гонке.

В июне все должны быть на дачах, запретим россиянам появляться в городах. В июле доблестные работники российской почты отмечают свой профессиональный праздник. Разве можно ругать их работу в эти дни? Нужно запретить писать в блогах гадости про «Почту России» в течение всего месяца.

В августе Россия вступила в Первую мировую войну, а в сентябре началась Вторая мировая, тут должны действовать все майские запреты.

В октябре и ноябре мы вспоминаем революцию 1917 года. Да, советская власть допускала много ошибок, но это часть нашей истории, с фальсификацией которой нужно бороться, поэтому в эти месяцы запрещается критиковать любую власть — как советскую, так и современную российскую.

Остается декабрь. Запретим что-нибудь?

Article

Покинутая земля

print-land

Когда в июне две тысячи пятого года дед предложил съездить с ним в Тверскую область, чтобы побывать на могиле его отца, моего прадеда, я, конечно, согласился. С одной стороны, я хотел отдать дань памяти предку, с другой — меня всегда привлекали места, в которых раньше бывать не доводилось. Но, как это часто бывает, поездка, задумывавшаяся едва ли не туристической, превратилась в путешествие не только в географию, но и историю страны.

В Тверской области меня, выросшего в тепличных условиях большого города, поразили не столько красота пейзажей, сколько удивительные особенности местного быта. Например, на вокзале в городке Нелидово — райцентре, в центральной гостинице которого мы с дедушкой остановились — не было компьютера, и кассиры оформляли билеты вручную, так, как это делали, наверное, в позапрошлом веке.

Процесс выглядел следующим образом: тетушка-кассир на станции Нелидово звонила в Великие Луки, диктовала паспортные данные пассажира, уточняла наличие мест, получала номера билетов и еще какие-то данные, потом вписывала все это от руки в бланки, которые и выдавала затем людям. Таким образом, оформление одного билета занимало от десяти до сорока минут, в зависимости от направления, дальности поездки, срока бронирования и расторопности отдельно взятой тетушки.

На этом чудеса не закончились. Проезжая через речку Вазузу, где за неделю до того сошел с рельсов поезд, перевозивший цистерны с мазутом, я увидел мужиков, собирающих разлитое топливо в мешки. Удивительная технология! Легко было поверить дикторам центрального телевидения, рассказывавшим, будто ликвидация последствий займет месяц — ведь мазута много, а мужиков с мешками мало.

Жители Тверской области, к слову, все как один были исключительно любезны и приятны в общении. Нам с дедом помогали все — и вполне официальные чиновники, и простые люди. Как только узнавали, что мы из Сибири, тут же вспоминали сибирские дивизии – чувствовать себя невольным наследником таких гигантов было неловко. Военком Нелидовского района весь день носился с нами, организовывая встречу, транспорт и обед, а случайные прохожие не только показывали нам путь, но и провожали до ближайшего перекрестка, рассказывая между делом совершенно фантастические истории…

— А вода в речке почему такая черная? – спросил дед проходившего по мостику пенсионера.
— Да никто не знает.
— Может, из-за мазута?
— Нет, она уже давно такая.
— Неужели дно какое-то особенное?
— Нормальное дно, что вы… Карасики вон плавают, — махнул рукой в сторону невидимых рыб пенсионер, вежливо кивнул и продолжил свой путь.

Такое меланхоличное отношение ко всему очень характерно для жителей этих краев. Они всегда готовы поддержать беседу, но не стоит рассчитывать, что разговор получится содержательным.

Таковой была, например, полуторачасовая беседа с похмельным «водителем телеги» Лешей, отвозившим нас на своей видавшей лучшие времена кобыле за пятнадцать километров на погост. Он проводил нас в такие места, куда кроме как на телеге не доберешься. Поля, речки, овраги — и никаких дорог. Становится очень одиноко, когда смотришь на бесконечный одинаково зеленый пейзаж — и понимаешь, что на десятки километров вокруг едва ли найдется еще дюжина человек кроме тебя самого.

Особенно сильно начинаешь чувствовать безграничное одиночество, находясь на пустыре, где еще лет двадцать назад стояла деревенька. И таких мест действительно много. Если в родной Новосибирской области деревня хоть как-то живет, жители ее покидают неохотно, а молодые люди, бывает, даже возвращаются, получив высшее образование, то в центре России деревня, судя по всему, умерла давным-давно.

Двадцатипятилетний Леша вспоминал, что когда он был совсем маленьким, то уже тогда во многих селах жило не больше десятка семей. Куда делись остальные жители — одному богу известно.

— В этих деревнях уже лет двадцать никто-о-о не живет, — рассказал Леша, забавно растягивая слова.
— А почему уехали?
— Кто как. Одни в город подались, другие в столицу или в Ленинград уехали, — объяснил парень, отгоняя хлыстом оводов от лошадиного крупа. Судя по всему, за переименованиями населенных пунктов здесь давно перестали следить.
— А почему же не оставались в деревне?
— Так здесь же рабо-о-отать надо. Вставать в пять утра, за живностью ухаживать, в поле уходить.
— И что, все такие ленивые, что работать не хотят?
— Не ленивые. Просто сил уже не осталось у людей.

За такими разговорами мы добрались до пункта назначения — заброшенной деревни Липенское. В деревушке осталось всего два дома: в одном жил одинокий ветеран, во втором — семейная пара, к которой изредка приезжают дети и внуки. Продукты (товар, как тут говорят) в деревню привозил на телеге отец Леши, получающий за это семьсот пятьдесят рублей в месяц в райсобесе.

Деревню, которую, кажется, покинули не только жители, но и сама жизнь, находится на подступах к Европе — отсюда триста километров до Москвы, шестьсот километров до Риги и триста пятьдесят — до белорусской границы. И всего сотня метров до братского захоронения советских воинов, погибших, защищая эти места в сорок втором году.

Так я увидел могилу своего прадеда. Увидел три общих могилы, с памятником, пожухлыми венками и списками захороненных солдат. И в этих списках — прадед, от которого осталась строчка с фамилией и инициалами. Горицын А.И. С этим «А.И.» вышла история.

Прадеда звали Александр Ильич, но в суматохе боев политрук, оформлявший документы на погибших, записал его Ивановичем. Так и оставался прадед в архивах Александром Ивановичем, сильно осложняя жизнь своим детям. Дед потратил почти двадцать лет, выясняя место захоронения отца. «Горицын Александр Ильич в списках не значится» — сухо отвечали на письма во всех инстанциях. Восстановление истины растянулось на годы и тысячи километров – в определенный момент небольшая заметка в сибирской районной газете привлекла внимание бывшего сослуживца прадеда, оказавшегося к тому времени уже на Дальнем Востоке. К счастью, дед успел решить этот ребус, свести воедино противоречивые сведения и побывать на отцовской могиле за год до собственной смерти…

Мы подошли к погосту, помянули, помолчали. Потом налетел ветер. Тишина и полное безветрие — и вдруг начинается ураган, пригибающий деревья к земле и срывающий кепки.

Второй раз такой ветер начал дуть, когда мы зашли в один из двух оставшихся в деревне домов. Там до сих пор живет фронтовик со своей женой, очевидцы тех страшных боев. Старик служил в одной дивизии с прадедом, в полке, стоявшем чуть поодаль отсюда; за стаканом вина он рассказал, как его родная земля была пропитана кровью, как местная речушка переполнилась трупами советских и немецких солдат.

Дед читал письма, в которых сослуживцы его отца описывали события тех дней, а старик все курил и часто-часто моргал. Слез у него давно не осталось, поэтому все, что он мог — это кивать и кряхтеть. Мол, не врут, всё так и было.

Всё так и было.

Иллюстрация: Алексей Бархатов.

Article

Нам пишут

Много лет назад я получил письмо от Лены, которое почему-то до сих пор вызывает покалывание в боку и дрожь в губах. То есть, за все эти годы жизнь моя не изменилась, а сам я, такое чувство, попал во временную петлю, из которой не вырваться без изменения физических констант.

«Зашла сейчас в твой журнал, — писала тогда Лена. — Очень хорошие посты. Очень. Какие-то грустные, разочарованные, но очень искренние».

И правда, грусть, разочарование и искренность — это то, что всегда со мной.

«Илья, ты ведь такой хороший, — продолжала Лена. — Ну просто замечательный. Ну ты ведь нравишься куче людей. Даже куче девушек. Почему ты все ломаешь, не давая этому хоть какой-то шанс?»

Не знаю, Лена, не знаю. И раньше не понимал, почему так поступаю, а теперь, когда сложившийся паттерн, кажется, изменить уже нельзя, я запутался окончательно.

«Почему ты придумал себе какую-ту дебильную роль, а по-другому жить уже не можешь? — спрашивала Лена. — Почему ты настолько не любишь девушек, почему настолько не бережешь чувства других? Кто нужен тебе рядом? Кому ты позволишь заботиться о себе, кого не будешь обижать? Рядом с кем ты не будешь писать другим смс «Я соскучился», рядом с кем ты будешь не ИК, а ИЛЬЯ?»

Вот, кстати, веерная рассылка смс с одинаковым текстом «Я соскучился», «Как ты там?» и «Любимая, я бухаю» давно в прошлом. Может быть, люди все же могут измениться?

«Я не хочу видеть тебя в 30 лет разочаровавшимся и замкнутым алкоголиком. Я хочу, просто хочу, причем хочу очень-очень сильно, чтобы ты был счастливый и добрый. Чтобы ты был как маленький, не обманывал, не обижал, а любил тех, кто любит тебя».

В следующем году мне исполнится 30 лет, Лена, и я тоже всего этого хочу.

Article

Бульдозер Юрченко

Новосибирские депутаты запретили пропаганду гомосексуализма. Новосибирская мэрия запретила Монстрацию. Новосибирские чиновники запретили очередную выставку. Осталось подождать еще немного и фраза «новосибирские чиновники/депутаты запретили…» станет таким же ироничным мемом, как и «британские ученые открыли». То есть, будет вызвать у всех думающих людей смущенную улыбку и чувство неловкости за действия этих умалишенных.

Меня поражает эта любовь местной бюрократии к современной культуре. Следуя по стопам своего духовного отца Никиты Сергеевича Хрущева, чиновники испуганно кричат «Пидарасы!» и, кажется, уже готовят бульдозеры для охоты на мольберты.

Эти удивительные люди не в состоянии думать на два шага вперед и не могут прогнозировать, какую реакцию вызовут их запретительные меры. Опростоволосившись в очередной раз, они недоуменно слушают всеобщие возгласы «Позор!» и не понимают, почему их называют мракобесами. Спустя пару недель, когда пыль уляжется и все забудут про их глупости, они опять с энтузиазмом плюхнутся в лужу и запретят что-нибудь еще.

Новосибирские чиновники любят повторять тезисы о создании инновационного города и необходимости привлечения международных инвесторов. С таким отношением к культуре единственные инвестиции, которые мы сможем привлечь, придут из Ирана и Пакистана.

В отличие от губернатора Юрченко, я не считаю себя искусствоведом и не буду советовать запретить столь любимые областным правительством выставки «75 лет Новосибирской области», составленные из унылых пейзажей престарелых членов заплесневевших творческих союзов. Я лучше посоветую ему заняться делом и обратить внимание на то, чем, по идее, должен заниматься губернатор в свободное от гонений на художников время.

Посмотрите, губернатор Юрченко, на экономику области. Здесь же не осталось крупных производств. Большинство предприятий куплены финансово-промышленными группами из других регионов. Это показатель здоровой экономики? Не уверен.

Посмотрите, губернатор Юрченко, на спорт. Ваши подчиненные один за другим отправляются за решетку, а выступления футбольной и хоккейной команд давно проходят по разряду юмористических шоу.

Посмотрите, губернатор Юрченко, на улицы города. Пыль, грязь, мусор не вывозят сутками и это мы еще про транспорт не вспомнили.

Вы скажете, что мои претензии выглядят наивными и некомпетентными.

Но точно так же выглядят ваши претензии к культуре.

Article

Пока, пока, пока

Пока вы сочиняете электронные письма, выдумываете новые хитроумные смайлики и отправляете их друг другу через интернет-пейджеры (достоинства и недостатки которых вы, уверен, можете обсуждать часами), я танцую.

Пока вы ссоритесь, влюбляетесь, мечтаете убить собаку вашего соседа и планируете революции (которые должны, по вашему плану, состояться со дня на день), я выбрал композицию забавного француза Nikkfurie в плей-листе своего проигрывателя.

Пока вы курите травку, рисуете порно-сайты, проклинаете корпорацию, на которую работаете, и проводите четвертый день на новой работе (которую, скорее всего, уже через пару дней начнете проклинать), я танцую сиртаки. Сиртаки, друзья. Могу себе позволить это, потому что все то, что вы делаете сейчас, я, за редким исключением, уже сделал.

Have a nice day.

***

Пока ты набирал телефонные коды чужих городов, они забыли тебя. Вышли замуж, родили смешных детей. Они живут тут, пока ты был там.

Кого винить? Конечно, во всем виноват только ты. Только от мысли этой легче не становится, правда? Не становится. Не складыется. Не сложилось у тебя, нет.

Остается лишь утешать себя, думая о том, что, возможно, она разрешит тебе няньчиться с ее дочкой, которая так похожа на нее.

Вот чего ты дождался. А больше ничего не дождешься. Только дождь вот пошел.

***

Кажется, мы потеряли что-то важное, то, что составляло раньше большую часть нашей жизни. И теперь шумные компании, реки алкоголя, школьницы, знакомства по интернету, свидания вслепую, глянцевые журналы, молодежные музыкальные телеканалы, порно-звезды с силиконовыми бюстами на плакатах, бесплатные пригласительные в кино, пятьдесят смс за вечер и все разным адресатам, онлайн-дневники — всё это уже не вызывает былого энтузиазма и не приносит того удовольствия. Наверное, я стал слишком стареньким для этого.

С некоторых пор старый добрый приключенческий фильм с Николасом Кейджем и хорррроший порно-сайтец заменяют мне выход в свет.

С некоторых пор единственным романтическим переживанием стал флирт с девушкой из видеопроката, которая лучше меня знает, что я хочу посмотреть сегодня, но вряд ли догадывается, что на самом деле я хочу увидеть.

Новосибирск, 2005-2007.

Article

Театральные бабушки

Пришло время признаться: я очень люблю театральных бабушек. Годы работы в окружении стареющих волокит из театральных и музыкальных училищ способствуют формированию у этих очаровательных билетеров, гардеробщиц и администраторов совершенно удивительного чувства юмора и отношения к жизни.

Сегодня в одном из, кхм, учреждений культуры я стал свидетелем потрясающего диалога о любви к театру и всепрощении.

Я изучал афишу, ожидая старого товарища, а рядом оживленно беседовали две основательные женщины — билетерша и ее подруга. Заметив меня, билетерша безапелляционно заявила:

— Подходите ближе, вам же совсем ничего не видно!

Это было правдой.

— Зинаида Павловна сейчас отойдет, — продолжила она.

Мы с Зинаидой Павловной послушали убедительную женщину и поменялись местами. Теперь изучать афишу стало гораздо комфортнее.

— Что вы там выбираете? — поинтересовалась билетерша. — У нас все спектакли хорошие, смело идите на любой.

— Обязательно сходите на сегодняшнюю премьеру, — присоединилась к разговору Зинаида Павловна. — Это такая премьера! Вы себе не простите, если пропустите ее.

Я почти ей поверил.

— Вы себе не простите! — напирала Зинаида Павловна. — А я себе прощу. Потому что я завтра на нее пойду!

Добрая женщина ошибалась на мой счет.

Я вообще многое себе прощаю.

Article

Имидж алкоголика

Приятная особенность жизни в маленьком, по сути, городе — случайные встречи с друзьями и знакомыми, происходящие в самое неожиданное время то тут, то там.

Вчерашний промозглый дождь не способствовал общению и мыслям о вечном, но одна поучительная встреча все же произошла. В самом центре города, на месте, где в былые годы собиралась вся прогрессивная молодежь, чтобы похвастаться нарядами, да выпить энергетика, мы встретили одну нашу отчаянно худую знакомую, чей взгляд в последнее время всегда преисполнен нездешней тоской.

Привет, привет. Как дела? Ты куда? А я туда. Обычный набор любезностей, обязательный к произнесению перед разбеганием в разные стороны.

А ты все пьешь? Оу, обмен любезностями завершен. Меня беспокоит твой алкоголизм, Илья.

Он всех беспокоит уже десятый год, вот в чем дело. Меня окружают чрезвычайно участливые люди, всех заботит мое здоровье и образ жизни. Это было бы приятно, но это почему-то утомляет.

Я, конечно, люблю выпить. Мне нравится вкус алкоголя и весь сопутствующий антураж. Мне не нравится похмелье, так его и не бывает теперь почти.

Но, дорогие россияне, жалеть меня (или завидовать мне) было бы большой ошибкой. Все легенды о своем запойном пьянстве придумал я сам, а шокирующие подробности о моих пьянках вы узнаете из моего же твиттера.

Однажды в школе, пытаясь произвести впечатление на одноклассников, я сочинил эпическую историю о том, как под новый год пропил джинсы. Одноклассники поверили и еще долго восхищались скрытыми во мне сумасбродными возможностями.

Но только к алкоголизму это имеет небольшое отношение. Моя вредная привычка — не безудержное пьянство, а болезненное желание быть в центре внимания.

Решите впредь пожалеть меня — вот вам самый подходящий повод для жалости.

Article

Страна инопланетян

Мы привыкли грустно шутить о том, что Россия — это страна дураков, но события последнего времени показывают, как сильно мы ошибались. На самом деле, Россия — это страна инопланетян. По крайней мере, большинство ньюйсмейкеров, героев первых полос и сюжетов в прайм-тайм, точно прилетели с другой планеты.

Возьмем, к примеру, российскую космическую отрасль. Уже больше года Роскосмос не в состоянии запустить ничего, что не развалилось бы на старте или вскоре после него. У них падают спутники, сходят с орбиты межпланетные станции, и только бравые космонавты на МКС продолжают отважно фотографировать из иллюминатора необъятные просторы Родины.

Лучшие умы современности пытаются понять, в чем причина этой катастрофической неспособности развивать космонавтику. Одни говорят, что руководители Роскосмоса — некомпетентные разгильдяи, другие на полном серьезе считают их американо-китайскими шпионами, но я уверен, что есть более логичное объяснение космическим провалам и комическим дракам за секретаршу.

Просто они инопланетяне.

Инженеры, научные сотрудники, глава Роскосмоса, министр обороны, премьер-министр, президент — это марсианские диверсанты, которых отправили сюда, чтобы портить землянам жизнь. Зачем развитой инопланетной цивилизации конкуренты? Нужно зарубить на корню все земные космические программы, чтобы гарантировать себе доминирование в галактике.

Начав распутывать этот клубок заговора, остановиться уже невозможно. Уши инопланетян видны повсюду. Посмотрите на патриарха Кирилла: зловредная нанопыль, борьба с агрессивным либерализмом, исчезающие часы — он точно не от мира сего.