Журнал Ильи Кабанова
— А помните, у «Битлз» на альбоме «Клуб одиноких сердец…» этого, как его, «Сержанта», в общем, была песня «Я тюлень»? — неожиданно спросил меня пожилой таксист после традиционного монолога о бездушных роботах-навигаторах.
— Угу, — кивнул я, — помню.
— Я вот под конец рабочего дня чувствую себя как герой этой песни, — развил мысль таксист. — Я тюлень, ку-ку-ку-чу.
Битломан битломана видит издалека.
Больше всего на свете в детстве я любил ходить на демонстрации. Кумачовые транспаранты, понятные ребенку лозунги вроде «Миру — мир», которые так хорошо рифмовались со знакомым по букварю «Мама мыла раму», непривычно радостные лица взрослых. Повзрослев и набравшись жизненного опыта — примерно годам к двенадцати — я догадался, что причинами радости были, в основном, лишний выходной и пронесенные на митинг фляжки со спиртным, но атмосферу безудержного счастья, ассоциировавшуюся с демонстрациями, это уже не могло испортить.
В мае 1995 года я участвовал в самой важной демонстрации первой половины своей жизни. На главной площади Черепаново отмечали пятидесятилетие победы в Великой отечественной войны и это был последний искренний юбилей на моей памяти. Живых ветеранов было много, а георгиевских ленточек еще не придумали. Из динамиков доносился бодрый голос Лещенко, на сцене стояли какие-то официальные лица, но мне гораздо интереснее казалась полевая кухня с пресной кашей и сладким чаем. Я стоял у этой кухни, смотрел снизу вверх на крепких еще фронтовиков и чувствовал себя маленькой частью большой истории.
Что и говорить, я очень любил демонстрации. Возможно, именно поэтому демонстрации, митинги, пикеты и прочие акции разного масштаба преследуют меня до сих пор, словно повторяющийся кошмар. Куда бы я не поехал, мне обязательно встретятся политически активные граждане.
Пару лет назад в Одессе на одной узкой улице шли плечом к плечу две колонны. Одна, состоявшая преимущественно из пожилых православных старушек и всем видом напоминающих завязавших алкоголиков мужчин средних лет, скандировала богоугодные лозунги и вздымала к небу флаги с иконами. Студенты-очкарики и, в общем, такие же бывшие аддикты из второй колонны угрюмо бормотали что-то насчет того, что бога нет, а их плакаты явно подражали творческому стилю художника Лоскутова. Эти противоположности время от времени недобро посматривали друг на друга, но, в целом, маршировали дружно и без конфликтов. Одесса всегда была городом контрастов, хотя терпимости к ценностям соседей там, кажется, с годами стало меньше.
Прохладным ноябрьским днем 2013 года я оказался в Киеве во время первой масштабной акции сторонников евроинтеграции. Десятки тысяч человек шли по Крещатику и я опять чувствовал себя частью истории. Митингующие еще не знали о том, что скоро многим из них придется ночевать на Майдане, а полгода спустя их страну будет сложно узнать. Эхо той многотысячной демонстрации я наблюдал в Варшаве 9 мая, когда посвященные какой-то важной дате в истории Евросоюза митинг стал акцией в поддержку Украины. История и география иногда переплетаются в странной конфигурации.
Минувшей весной в Гонконге я стал свидетелем того, как потрепанные жизнью молодые люди оккупировали тротуар перед одним из международных банков. Судя по плакатам и отрывочным мегафонным репликам, они требовали политической реформы в Гонконге. В материковом Китае их за это, наверное, расстреляли бы, но на этом островке свободы география на какое-то время пришла на помощь истории.
Кульминацией моего демонстрационного туризма стала, как водится, поездка в Израиль, где я случайно стал частью стотысячного гей-парада. У меня вообще богатая история отношений с гей культурой. Лет десять назад в эфире какого-то ток-шоу на местном телевидении я убедительно доказывал необходимость легализации однополых браков. Зрители в студии не вдохновились моим либеральным порывом, а знакомые матушки еще долго звонили ей, снисходительно интересуясь, не педик ли Илюша.
В солнечном Тель-Авиве радужный муравейник загорелых мужчин и женщин увлек меня за собой и вырваться из этого кошмара российских депутатов было невозможно. Я пританцовывал под какую-то жуткую музыку, махал рукой бородатым трансвеститам, улыбался задорным еврейкам в бикини и внимательно рассматривал наклейки Fuck me, Kiss my, I love girls и Spank me на животах, бедрах и спинах этих веселых людей.
Столько радостных лиц в одном месте я не видел со времен советских демонстраций.
— Ужас, сколько проводов, — пожаловался загорелый таксист средних лет в светлом пиджаке, разбирая многочисленные гаджеты на приборной панели. — И все нужны: навигатор, планшеты, антирадар. Эта коробочка вообще волшебная — заранее сообщает обо всех камерах и советует сбросить скорость. Я в октябре наездил штрафов на десять тысяч, почесал затылок — «Нет, Михалыч, так дело не пойдет» — и купил эту штуку. Сейчас перезагружу, послушаем, что она умеет.
После перезагрузки антирадара мы полминуты слушаем мелодичную его трель и перечисление сканируемых частот в исполнении механического женского голоса. Михалыч слушает особенно внимательно: видно, что к этому голосу из машины он давно проникся уважением.
— Все есть, не хватает только беспроводной зарядки, — продолжил таксист. — Чтобы раздавала сразу на все приборы. Технологии-то уже есть, только громоздкие и не все устройства поддерживают. Но уже скоро, совсем чуть-чуть подождать осталось. Помнишь Алису с ее миелофоном? Когда это было, тридцать пять, тридцать лет назад? Я ведь совсем еще шпендиком был, бегал в кинотеатр смотреть ее. Тогда думали: ох, ничего себе! А теперь все это есть, «Алиса, мегафон у меня». Быстро будущее наступило.
— Да, только вот летающих автомобилей пока нет, — вклинился я в его футурологических монолог.
— Почему ты думаешь, что нет? — как-то слишком строго спросил Михалыч и тут же извинился. — Ты извини, что я на «ты». Как говорят: к Богу и царю-батюшке обращаемся на «ты». Если думаешь, что чего-то нет, то, скорее всего, это есть. Я когда в армии служил, все видел ведь. И не только я, а вся наша часть, десять тысяч человек. Такого насмотрелись, ух. Летающие тарелки, сигары — все как на ладони, метров в пятистах от нас. Я служил в 1990-м и уже тогда у нас стояли «Тополя», а Путин только в 2000-м заявил, что, мол, приняли на вооружение. А они уже 10 лет как стояли! Так и с летающими тарелками этими. Испытывают потихоньку. Придет время — рассекретят.
Мне смешно, когда говорят про зеленых человечков, инопланетный разум, внеземные цивилизации… Нет, ну то, что разумная жизнь за пределами нашей системы существует — это неоспоримый факт, все про это давно знают. Уже сейчас открыты тысячи экзопланет только в нашем колене Млечного пути; мы знаем, что у каждой звезды есть эта долбанная экзопланета. И многие, конечно, должны быть обитаемы.
Но зачем им на своих тарелочках преодолевать миллионы парсеков, чтобы прилететь к нам?! Чего они тут не видели? На что тут смотреть? На нас?! Не нужны мы им, мы для них муравьи. Так что когда прочитаешь где-нибудь про летающие тарелки, то сразу имей в виду, что это не братья по разуму, а братья в погонах.
А там и летающие машины появятся, не долго ждать осталось.
У входа на старое еврейское кладбище Праги четверо подростков из российской провинции — пара коренастых юношей и две крашенные блондинки — вели оживленную теологическую дискуссию:
— Я в бога не верю, но историю знаю, — авторитетно заявил первый турист. — У Иисуса был папа бог и мама простушка.
— О, у наших с Маринкой детей так будет! — его товарищ обнял крашенную подругу и засмеялся.
— Ты че, бог? — уточнил первый.
— Нет, но она простушка, — объяснил будущий отец.
— В общем, когда Иисус родился, зажглась Вифлеемская звезда и поэтому евреи везде рисуют звезду Давида, — продолжил лекцию коренастый богослов.
— А Вифлеемская звезда и звезда Давида — это одно и то же? — кажется, обсуждение действительно заинтересовало Маринку — она даже спрятала в сумочку сигаретную пачку, которую достала было минутой раньше.
— Не знаю, посмотри в Википедии, — отмахнулся теолог из глубинки. — Я вам говорю — все евреи котируют Иисуса. Нормальный парень был.
Вряд ли эти жертвы российского среднего образования помнят старые песни о Гагарине — они могли бы удачно дополнить их метафизический канон.
«Знаете, каким он парнем был? Нет, не был, и смерть он победил!»
После того, как пассажиры рейса Гонконг-Москва разобрались с ужином (курица со спагетти или креветки с рисом), бортпроводники начали предлагать горячие напитки.
— Чай, кофе? — спросила невысокая брюнетка с большими, очень большими накладными ресницами. Судя по прикрепленному к груди значку с именем, брюнетку зовут Екатерина.
— Кофе с молоком, пожалуйста, — ответил я, потому что я всегда в полете пью кофе с молоком.
— Дима, сделай кофе с молоком, — обратилась Катя к своему коллеге, ухоженному блондину со щетиной и несколько отрешенным взглядом.
— Черный? — уточнил Дима.
Брюнетка, видимо, привыкла к странным реакциям Димы, но тут он превзошел себя.
— Да, черный кофе. С молоком. И с лимоном, — саркастично ответила она и разве что по голове не погладила несчастного Диму. Пока отрешенный юноша добавлял молоко в черный кофе, она, улыбнувшись, добавила:
— У меня пассажир однажды заказал кофе с молоком и лимоном. Я думала, такого не бывает в жизни. Пыталась отговорить, но они же настойчивыми бывают, ты знаешь. В итоге у него кофе свернулся такими комочками. Но ничего, поблагодарил и выпил.
На высоте десять тысяч метров люди начинают вести себя странно.
Пока иностранные дипломаты пугают своих сограждан историями об особенностях российского быта в начале XXI века («если вам предложат выпить — не соглашайтесь», «ни в коем случае не покупайте местных лекарств» и «если вы гей, то не демонстрируйте страсть на людях»), в родном отечестве готовятся к нашествию орды туристов. Казаки смахивают пыль с папах, шашлычники учат языки, а гиды-краеведы вносят изюминку в экскурсионные программы. На днях мне удалось наблюдать рождение одной такой городской легенды.
— Кто такой Христофор Колумб, вы знаете? — спросила по-английски крупная женщина-гид у стайки интуристов. — А про его брата Питера Колумба слышали? Нет? Невероятно! Вот, посмотрите, памятник Питеру Колумбу, известному русскому путешественнику.
И махнула рукой в сторону памятника Петру Первому работы Зураба Константиновича Церетели.
Интуристы синхронно достали айфоны и запечатлели для будущих поколений русского Колумба.
Я, конечно, безнадежный луддит. Последним открываю для себя социальные сети, блог до сих пор веду зачем-то, ношу подтяжки и серьезно думаю про бабочку, слушаю скрипучие песни, собираю старые книги и вообще тащу в дом всякий хлам. С раннего детства я предпочитал общество прокопченных стариков и унаследовал от них, помимо прочего, критическое отношение к действительности, которое почему-то принято называть старческим брюзжанием.
Можно долго составлять список того, что именно, на мой взгляд, раньше было лучше, но больше всего меня беспокоит исчезновение кнопок. Как-то незаметно из окружающего пространства пропали почти все кнопки. Веками мы взаимодействовали с миром через физические контакты: дергали за веревочки, тянули рычаги, нажимали, наконец, на кнопки. А на что нажимать сейчас? Разве что вызвать лифт пока еще можно с помощью старой доброй кнопки, но столько этим лифтам осталось? Лет пять, максимум. Потом будем высвистывать номер нужного этажа или выводить пальцем закорючку на стекле.
Редкое удовольствие: отходить ко сну под музыку. Как это выглядело раньше? Наушники на голове, уокмен под подушкой, громкость регулируется колесиком, песни нужно перематывать кнопками. Сейчас же за музыку отвечает бездушный кусок высокотехнологичного стекла, которым на ощупь уже не поуправляешь, а что такое «перемотка» детям объяснить невозможно.
В детстве я время от времени приходил на работу к бабушке, трудившейся главным бухгалтером на автобазе, и играл там со счетами. Я плохо представляю, как объяснить нашим юным читателям, что такое «счеты», но все же попробую. Когда еще не было калькуляторов, арифметические действия выполнялись в уме или на счетах… Что? Объяснить, что такое «калькуляторы»?
Всех возмущают законотворческие инициативы так называемых депутатов, многих пугает прогрессирующая деменция так называемого президента, но почему-то никого не беспокоит то, что на глазах одного поколения счеты уступили место дронам. Как это вообще возможно? Где общественная дискуссия по этому поводу? Где рефлексия? В какой момент научно-технический прогресс перестал быть поводом для разговора и стал чем-то вроде сменой обоев на рабочем столе (еще один пример новой лексики; представьте лет двадцать назад фразу «обои на рабочем столе»)?
Я, разумеется, не стану по примеру своих исторических предшественников разбивать встретившиеся мне на жизненном пути смартфоны и дроны, но, пожалуй, продолжу окружать себя аналоговыми устройствами, чтобы как-то выжить в этом цифровом мире. И, конечно, скрипучие песни у меня никто не отнимет.
«Давай поженимся!» — сказал мой дедушка моей бабушке пятьдесят четыре года назад. Тогда, конечно, он еще не был моим дедушкой, а она не была бабушкой — я появился на свет парой десятилетий позже. Так что будем использовать имена, которыми они сами называли тогда друг друга.
«Давай поженимся!» — предложил Юра своей подруге Рае. Юре — двадцать пять, Рая на шесть лет моложе. Они дружили больше года — пили чай, ходили на танцы и в кино, где ревнивый Юра выкупал билеты на соседние места, чтобы другие парни не садились рядом с его любимой. Рая работала в райцентре, Юра жил в деревушке в восемнадцати километрах от нее и регулярно приезжал в гости на служебной «Победе». Начальник Раи однажды сказал ей, что сжигающий такими темпами государственный бензин ухажер рано или поздно разорит родной район.
Юра, трудившийся шофером в сельсовете, был серьезным молодым человеком — обещаний зря не давал и слово держал. И он твердо решил жениться на Рае. Юная Рая не думала пока о семье, но ухаживания взрослого и красивого парня ей, конечно, льстили.
Юрку в районе знали как сына Горицына — фельдшера, который больше двадцати лет лечил жителей окрестных сел от всех болезней, включая душевные травмы. Старший Горицын погиб на фронте в 1942 году. Уважение к нему со стороны земляков перешло по наследству к детям, так что все считали, что Рае с Юрой повезло.
Когда в октябре тысяча девятьсот шестидесятого года Юра предложил подруге пожениться, она не сразу нашлась, что ответить. Отказать — значит обидеть, да и Юрка ей, в общем, нравился. Но выйти за него, уйти из дома старшей сестры и жить с мужем… Взрослая жизнь пугала. Отведя взгляд в сторону, Рая наконец ответила, что против свадьбы она ничего не имеет и согласилась бы на Юркино предложение, но вот ЗАГС ей не нравится.
— Не хочу в ЗАГС, стесняюсь, — сказала девушка. — Вот если бы можно было без него… — Ей казалось, что таким ответом она охладит пыл жениха и отложит решение сложного вопроса на некоторое время.
— Давай паспорт! — потребовал он. — Отвезу в сельсовет, Петька нас распишет. — Петька был лучшим другом Юры и по совместительству председателем сельсовета.
Шутки и озорство Горицына были всем известны, и Рая торжественно вручила парню свой паспорт. В конце концов, даже интересно, что он придумает в этот раз.
Прошло несколько дней. Сердечко Раи покалывало — а вдруг!.. Юра, конечно, тот еще шутник, но кто его знает…
В следующую субботу Рая не пошла на танцы — предчувствие заставило остаться дома. Интуиция не подвела — вечером Юра приехал к ней в гости на служебной «Победе». Остановил машину у крыльца, зашел в дом.
Рая впервые увидела друга в костюме и туфлях — своих у него точно не было, значит взял у кого-то из друзей. Сердечко ее уже не покалывало, а отчаянно колотилось.
— Вот! — сказал Юра, протягивая два паспорта и свидетельство о браке, подписанное председателем сельсовета.
Рая села на диван. Юра присел рядом.
Так поженились дедушка и бабушка.
Иллюстрация: Алексей Бархатов.
Рассказали историю про свеженазначенного новосибирского министра, который не смог попасть в подведомственное учреждение. Вахтерша отказалась пропускать его без документов и послала чиновника на хер, добавив: «Министр? У тебя на лбу не горит, что ты министр».
Горжусь русскими женщинами.
***
Много лет назад мы собирались на какой-то тренинг. Кажется, он был посвящен тим-биллингу и, наверняка, тайм-менеджменту. Мои одноклассники побежали занимать лучшие места в микроавтобусе, а я замешкался и места мне вообще не хватило.
Наша классная не была готова оставить меня за бортом тренинга и в итоге поехал с кем-то из родителей в мерседесе с кожаным салоном. Думаю, этот момент был самым важным во время моего взросления. С тех пор я перестал напрягаться и начал прокрастинировать.
Люди не приспособлены к путешествиям. Человек привык обитать на одном месте в течение многих поколений, а путешествия — особенно их авиационная разновидность — пугают спрятавшегося в наших генах домоседа. Даже если вы летаете несколько раз в неделю, всем говорите, что обожаете полеты, а все города слились в одну смазанную картинку за окном такси от аэропорта до отеля, где-то глубоко внутри все равно сидит червячок «А что если?» — и вы напряженно сжимаете пальцы ног во время взлета и посадки.
Красивая девушка рядом и вовсе не пытается скрыть страх, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки. Вы можете взять ее за руку, сказать, что все будет хорошо, и блеснуть цифрами из статистики, доказывающими ваш тезис о безопасности авиаперевозок. Звучит не очень убедительно, но испуганная соседка, скорее всего, поверит, ведь выбора у нее нет. Это могло бы стать началом романа или как минимум хорошенькой интрижкой, но вы берете наушники и отворачиваетесь к иллюминатору, включив Guns’n’Roses. После чего красивую девушку начинает успокаивать сидящий через проход яппи.
Круглолицый тюфяк в сером джемпере отчаянно кряхтит у вас за спиной. Он в традиционном ужасе от предстоящего полета, но почему-то произвел хорошее впечатление на стойке регистрации. В результате кряхтящего аэрофоба посадили у аварийного выхода. Теперь он увлеченно штудирует дополнительную инструкцию по безопасности, тайком прикладываясь к пронесенной на борт фляжке с коньяком.
Оказавшись в салоне самолета, мы испытываем сразу несколько разновидностей страха: и боязнь высоты, и страх того, чего не можем контролировать, и, наконец, древний ужас перед лицом неизвестности, мешавший когда-то первобытным людям заходить в темные пещеры.
Мы боимся путешествовать и одновременно вынуждены жить с врожденной тягой к перемене мест и великим географическим открытиям. Наши предки побороли страх неизвестности, вышли из Африки и постепенно заселили планету. Тысячелетия спустя последователи этих первооткрывателей, забыв о страхе перед стихией, колонизировали все континенты и побывали на Луне.
Сегодня миллионы людей каждый день преодолевают страх, сдают багаж, проходят досмотр, выпивают пару бокалов виски и мужественно занимают места согласно посадочным талонам внутри железной машины, принцип работы которой они лишь отдаленно понимают в самых общих чертах. Мы делаем все это, чтобы провести отпуск с дальними родственниками, заключить выгодный контракт, сходить на представление Cirque du Soleil, погулять на свадьбе школьных друзей или увидеть любимого человека.
Мечтаем о путешествиях, которые нервируют. Хотим оказаться там, где никогда не были, чтобы похвастаться в социальных сетях фотографиями из серии «Я со слоном».
Пункт назначения не важен — мы будем путешествовать всегда, будь это экспедиция в соседнюю деревню или кругосветный трип. Ну а страх полетов всегда можно заглушить коньяком.
Иллюстрация: Алексей Бархатов.