путешествия — Дорогие россияне

Back in the USSR

Кажется, что все американцы либо уже побывали в России, либо вот-вот туда отправятся.

Два древних деда в табачной лавке в Джорджтауне прохрипели, услышав наши акценты, что были в России — один десять лет назад, другой в шестидесятые. Воображение рисует разные сценарии того, как американец из Джорджтауна мог оказаться в Советском Союзе пятьдесят лет назад, надеюсь, что верный все-таки не тот, что приходит в голову первым.

Три девушки в лифте отеля на Уошингтон-Серкл, подслушав наш разговор о творчестве ансамбля «Пошлая Молли», сообщили по-русски, что улетают завтра в Санкт-Петербург на двухмесячную стажировку. Они были в купальниках, поэтому я не смог выяснить подробности стажировки — неловко себя чувствую в компании девушек в купальниках.

Водитель «Убера» с непроизносимым именем родился в Нидерландах, а его предки, как я понимаю, были выходцами из Вест-Индии. Последние двадцать лет он живет в Вашингтоне и работает охранником в местном выставочном центре, но до этого жизнь его изрядно помотала. Разумеется, он тоже побывал в Москве, где, кстати, живет его кузен с семьей. Еще он был в Румынии и Молдавии, Венгрии и Хорватии — то есть, более-менее везде в восточной Европе. Как так получилось, спрашиваю. Так я же военным был, отвечает мой вестиндский здоровяк: «А хотите я свой микс включу, я же еще диджеем работаю». Пришлось исполнить с ним дуэтом песню Gangsta’s Paradise, надеюсь, вы никогда не увидите эту запись.

Дорогие американцы

За две недели в Штатах узнал больше о жизни случайных встречных, чем знаю о многих знакомых в России. Например, официантка Шэй, работающая в Red Lobster, несколько лет назад приехала со своей собакой с Восточного побережья в богом забытый городок у подножья Сьерра-Невада. «Всю жизнь прожила рядом со снегом, — говорит она. — А теперь езжу в горы специально на него посмотреть».

Тучный водитель Uber Тимоти на рождество участвовал в общегородском конкурсе некрасивых свитеров, совмещенном с бар-хоппингом. Две с половиной тысячи человек, пара десятков баров, но больше всего Тимоти запомнился огромный — «По сравнению с ним я ребенок» — мужик в свитере с единорогом и гирляндой.

В городке Коломе, где 170 лет назад нашли золото, ставшее причиной золотой лихорадки, мы встретили совершенно невероятного деда. Ему 80 лет, он работает волонтером в местном музее и рассказывает всем желающим не столько про музей, сколько про свою жизнь и жизни знакомых. Говорит, что считает себя начинающим писателем и публиковался в местной газете, пока она еще выходила. Кажется, что самым большим потрясением в его жизни была встреча с Человеком-кустом в Сан-Франциско: «Я иду, а он как выскочит!». Когда мы сказали, что Человек-куст умер несколько лет назад, дед расстроился.

Ираклий

Ираклий знает только два слова по-английски: «хеллоу» и «ноу». У него нет обратного билета. «Если не понравится в Лондоне, улечу через три дня, если понравится — через семь», говорит он. Но у Ираклия есть козырь в рукаве — греческое гражданство. Второе гражданство, как он постоянно напоминает: «Я гражданин России, но с греческим паспортом». Греческого загранпаспорта, впрочем, у Ираклия нет — его срок давно истек — зато есть российский загран и греческий айди. Я предложил Ираклию перевести его диалог с офицером, в основном, чтобы посмотреть, как его пропустят через границу с таким набором вводных, а в результате узнал в подробностях невероятную историю его семьи.

Ираклий — грек, хотя родился в Тбилиси, а последние 17 лет живет на российском Кавказе. Его предки перебрались в Российскую империю в 1824 году, сбежав от османов. После пересечения границы им дали пять рублей золотом на обустройство и новую фамилию: Милодонисы стали Миловидовыми. Мнения самих предков при этом не спрашивали: просто поменяли фамилию и всё. Семья полтора века поддерживала свои традиции: деды Ираклия говорили на понтийском языке, сам он его немного знает, но на современном греческом уже не говорит, только что-то понимает.

Ираклий с детства привык к отсутствию границ: «Мы говорили, что едем «в Харьков», а не «на Украину». В Харькове он учился, а в начале 2000-х перебрался в Россию, где построил небольшой мукомольный завод. Перед этим он успел получить греческое гражданство: говорит, что тянул до последнего и занялся этим только через несколько лет после всех родственников и знакомых. Греческие чиновники тогда решили все формальности за пару дней, в процессе поменяв фамилию Ираклия с Миловидова на Милодониса. Есть что-то общее у клерков Российской империи и современной Греции.

Эта чехарда с фамилиями задержала нас на границе минут на двадцать: британский пограничник долго не мог понять, почему в греческом удостоверении и российском паспорте указаны разные фамилии. В конце концов мой дар убеждения и доверительное лицо Ираклия перевесили сомнения офицера: мы оказались в Англии, обменялись телефонами и разошлись по своим делам.

Кончита

Познакомились сегодня с Кончитой. Кончите восемьдесят четыре года и по вечерам она сидит на скамейке напротив ресторана, где работает, кажется, вся ее семья. Ресторан называется «У Сальваторе», а сам Сальваторе то ли сын, то ли зять Кончиты. Не знаю, зачем старушка наблюдает за трудами своих многочисленных родственников: возможно, она их контролирует, а может приносит им удачу.

Ресторан, кстати, отличный, обязательно загляните туда, когда будете в Трапани. Особенно Сальваторе удаются мидии, он вытворяет с ними совершенно невероятные вещи: я, например, съел что-то около трех килограммов. Ну, или не три, но, по крайней мере, удовольствия получил много.

И, да, если встретите Кончиту, передавайте ей привет.

Последняя надежда

— Ночь вышла бестолковой, клиентов совсем не было, — пожаловался грузный минский таксист с одышкой и потрепанным лицом подручного главаря из фильмов про мафию. — Вот только одного мужика вез из аэропорта. Командировочный. Денег куча, бумажник вот такой вот толщины. Сначала, значит, ресторан, потом поехали с девочками знакомиться. Познакомился с одной, вон там на углу работает. Отвез их в гостиницу. Утром звонит: девочки нет, денег тоже нет. Все забрала, курва. Мужик ничего не помнит, ни примет ее, ни имени. Да и как запомнить, когда имена у них всех одинаковые — Анжела, Матильда, Роксана… Как выглядела девочка-то, спрашивают его менты, а он только мычит что-то в ответ. Ты, говорит он мне, моя последняя надежда. Ну я рассказал ментам про нее, хотя что там рассказывать: сапоги, юбка короткая, чтобы трусы было видно, как они только не мерзнут… Не найдут ее, конечно. Денег в бумажнике шибко много было. Если бы я был этой девочкой — не то, что я хотел бы ей быть, не подумайте — я бы после такой ночи два месяца на работе не появлялся. Вы же слышали, наверное, у нас в декабре рубль в полтора раза упал. То, что стоило сто тысяч, теперь стоит полтораста. Жалеешь, порой, что ты не такая девочка…

Молоко и лимон

После того, как пассажиры рейса Гонконг-Москва разобрались с ужином (курица со спагетти или креветки с рисом), бортпроводники начали предлагать горячие напитки.

— Чай, кофе? — спросила невысокая брюнетка с большими, очень большими накладными ресницами. Судя по прикрепленному к груди значку с именем, брюнетку зовут Екатерина.
— Кофе с молоком, пожалуйста, — ответил я, потому что я всегда в полете пью кофе с молоком.
— Дима, сделай кофе с молоком, — обратилась Катя к своему коллеге, ухоженному блондину со щетиной и несколько отрешенным взглядом.
— Черный? — уточнил Дима.

Брюнетка, видимо, привыкла к странным реакциям Димы, но тут он превзошел себя.

— Да, черный кофе. С молоком. И с лимоном, — саркастично ответила она и разве что по голове не погладила несчастного Диму. Пока отрешенный юноша добавлял молоко в черный кофе, она, улыбнувшись, добавила:

— У меня пассажир однажды заказал кофе с молоком и лимоном. Я думала, такого не бывает в жизни. Пыталась отговорить, но они же настойчивыми бывают, ты знаешь. В итоге у него кофе свернулся такими комочками. Но ничего, поблагодарил и выпил.

На высоте десять тысяч метров люди начинают вести себя странно.

Страх полетов

Люди не приспособлены к путешествиям. Человек привык обитать на одном месте в течение многих поколений, а путешествия — особенно их авиационная разновидность — пугают спрятавшегося в наших генах домоседа. Даже если вы летаете несколько раз в неделю, всем говорите, что обожаете полеты, а все города слились в одну смазанную картинку за окном такси от аэропорта до отеля, где-то глубоко внутри все равно сидит червячок «А что если?» — и вы напряженно сжимаете пальцы ног во время взлета и посадки.

Красивая девушка рядом и вовсе не пытается скрыть страх, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки. Вы можете взять ее за руку, сказать, что все будет хорошо, и блеснуть цифрами из статистики, доказывающими ваш тезис о безопасности авиаперевозок. Звучит не очень убедительно, но испуганная соседка, скорее всего, поверит, ведь выбора у нее нет. Это могло бы стать началом романа или как минимум хорошенькой интрижкой, но вы берете наушники и отворачиваетесь к иллюминатору, включив Guns’n’Roses. После чего красивую девушку начинает успокаивать сидящий через проход яппи.

Круглолицый тюфяк в сером джемпере отчаянно кряхтит у вас за спиной. Он в традиционном ужасе от предстоящего полета, но почему-то произвел хорошее впечатление на стойке регистрации. В результате кряхтящего аэрофоба посадили у аварийного выхода. Теперь он увлеченно штудирует дополнительную инструкцию по безопасности, тайком прикладываясь к пронесенной на борт фляжке с коньяком.

Оказавшись в салоне самолета, мы испытываем сразу несколько разновидностей страха: и боязнь высоты, и страх того, чего не можем контролировать, и, наконец, древний ужас перед лицом неизвестности, мешавший когда-то первобытным людям заходить в темные пещеры.

Мы боимся путешествовать и одновременно вынуждены жить с врожденной тягой к перемене мест и великим географическим открытиям. Наши предки побороли страх неизвестности, вышли из Африки и постепенно заселили планету. Тысячелетия спустя последователи этих первооткрывателей, забыв о страхе перед стихией, колонизировали все континенты и побывали на Луне.

Сегодня миллионы людей каждый день преодолевают страх, сдают багаж, проходят досмотр, выпивают пару бокалов виски и мужественно занимают места согласно посадочным талонам внутри железной машины, принцип работы которой они лишь отдаленно понимают в самых общих чертах. Мы делаем все это, чтобы провести отпуск с дальними родственниками, заключить выгодный контракт, сходить на представление Cirque du Soleil, погулять на свадьбе школьных друзей или увидеть любимого человека.

Мечтаем о путешествиях, которые нервируют. Хотим оказаться там, где никогда не были, чтобы похвастаться в социальных сетях фотографиями из серии «Я со слоном».

Пункт назначения не важен — мы будем путешествовать всегда, будь это экспедиция в соседнюю деревню или кругосветный трип. Ну а страх полетов всегда можно заглушить коньяком.

Иллюстрация: Алексей Бархатов.

Экстраверт

Одна слишком мудрая для своих юных лет девушка назвала меня на днях экстравертом. Я решил, что это или сарказм или оскорбление, потому что привык считать себя кем угодно — мудаком, городским сумасшедшим, долговязым растяпой — но никак не экстравертом. Кажется, психологическая лженаука учит, что экстравертность как-то связана с общительностью. Это точно не про меня.

Я стараюсь минимизировать общение и с близкими людьми, не говоря уже о незнакомцах. Провести несколько дней в одиночестве, разбирая подшивки старых журналов — идеальное времяпровождение для меня. Иногда, правда, приходится контактировать с окружающим миром; в такие моменты, случается, происходят цивилизационные конфликты.

Конечно, не я один притягиваю к себе безумцев. Мой добрый друг, которого мы в целях конспирации назовем Ильей Сергеевичем, считает себя магнитом для умалишенных всех мастей. То его примут за Берию, то попытаются продать топор. Очень веселая жизнь у моего доброго друга.

Ко мне сумасшедшие тоже, бывает, пристают, но с меньшей выдумкой. В конце прошлого века в петербуржском метрополитене ко мне привязался мужчина в возрасте и лосинах. В одной руке он держал цифровую камеру, редкую для конца прошлого века, в другой — маленькую лохматую собаку в оранжевой жилетке. Мужчина настойчиво интересовался моей жизнью, предлагал сфотографироваться с собачкой, после чего сунул в руку свою визитку с золотыми вензелями и пригласил на оргию. Я выскочил из вагона за несколько станций до пункта назначения, после чего выбросил визитку. На оргию я не пошел.

Но я привлекаю не только экстравагантных извращенцев, но и приличных с виду людей. Встречи с ними чаще всего происходят в самолетах, где обычно нет возможности сбежать от навязчивого соседа. Впрочем, не стоит меня жалеть — такие контакты порой весьма приятны.

Однажды почти весь полет от Москвы до Новосибирска на моем плече спала очаровательная, если не сказать больше, девушка. Это стало одним из главных эротических переживаний 2005 года, хотя в силу врожденных скромности и глупости и так и не смог извлечь выгоды из комфортности собственного плеча. Пару лет спустя во время полета на мне спал уже целый медиамагнат и развратный шоумен. Его трехчасовое мерное посапывание у меня под боком я не склонен относить к разряду эротики, хотя определенные переживания были.

В самолетах люди часто открываются с неожиданной стороны. После того, как пассажиры рейса Гонконг-Москва разобрались с ужином (курица со спагетти или креветки с рисом), бортпроводники начали предлагать горячие напитки.

— Чай, кофе? — спросила невысокая брюнетка с большими, очень большими накладными ресницами.

— Кофе с молоком, пожалуйста, — ответил я, потому что всегда в полете пью кофе с молоком.

— Дима, сделай кофе с молоком, — обратилась девушка к своему коллеге, ухоженному блондину со щетиной и несколько отрешенным взглядом.

— Черный? — уточнил Дима.

Брюнетка, видимо, привыкла к странным реакциям Димы, но тут он превзошел себя.

На высоте десять тысяч метров многие начинают вести себя странно.

Один из самых странных соседей встретился мне лет десять назад. Я летел в прекрасный постреволюционный Киев навстречу виртуальной любви, думал только о ней и не обращал внимания на то, что происходило по сторонам.

— Почти вертикально взлетел, — веско крякнул вдруг грузный сосед слева. — Наверняка бывший военный летчик за штурвалом, их так учат взлетать.

Мы разговорились. Грузный сосед представился директором оборонного завода и сказал, что летит в столицу на несколько часов: «Получу в министерстве медали для работяг — и вечером обратно». Мы пили красное вино, обсуждали губернатора и танки, он жаловался на здоровье, а я уважительно кивал. Обменявшись по приземлении визитками, мы расстались едва ли не друзьями.

Несколько лет спустя я увидел грузного соседа по телевизору. Директора арестовали по какой-то экономической статье. Летать в столицу за медалями будут другие.

Иллюстрация: Алексей Бархатов.

Шесть дней в Далмации

Ничего не понимаю. Я совершенно ничего не понимаю. Не могу понять, что я здесь делаю. Не знаю, куда себя деть. Я всем мешаю и, вероятно, со стороны напоминаю напуганного утенка. Я не разбираюсь в окружающих меня штуковинах и их странных названиях. Стаксель?.. Уверен, это столярный инструмент. Слово «грот» напоминает о крепком алкоголе, а «шкот» звучит как оскорбление.

Я нахожусь на побережье Хорватии, в Далмации, где на борту яхты Luka X мне предстоит провести шесть дней. Веры в благополучный исход предприятия уже не осталось.

Интересно, что означает буква «Х» в названии нашей лодки. Порядковый номер? Секретный код? Тонкий намек на страну пребывания? Скорее всего, это первая буква в слове «херовый» — именно таким матросом я оказался.

III

У меня все болит. Болят пальцы рук, да и сами руки скажем прямо, болят. Ноги покрыты синяками, о которых можно написать эротический роман «Пятьдесят оттенков сизого». Болит поясница — передвигаться я теперь могу чрезвычайно медленно, согнувшись, к тому же — в три погибели. Даже зуб заболел зачем-то.

Очевидно, о дальнейшем участии в регате придется забыть. Меня спишут на берег, где я, скорее всего, сопьюсь, заведу немого попугая и сгину в полнейшем забвении. Моя команда продолжит гонку без меня, наверняка победит, и никто сначала даже не заметит моего отсутствия. Потом, вероятно, кто-нибудь вспомнит, что этот долговязый неуклюжий дрищ с испуганными глазами в какой-то момент перестал путаться под ногами, но никого не будет заботить то, куда он делся и был ли вообще.

Я рисую себе этот печальный финал, одной рукой поддерживая больную челюсть, другой прихватив стонущую поясницу.

Чтобы побороть хворь, я отправился на поиски аптеки та. в городке Водице, в марине которого мы остановились переночевать. Аптека нашлась довольно быстро, правда, пришлось подождать минут двадцать, пока столетний старик обсудит с очаровательной аптекаршей свою обширную историю болезни.

К слову об аптекарше. Она была удивительна красива. Высокая загорелая брюнетка с тонкими чертами лица и хитрым взглядом. Невероятно красивая хорватка, что, вообще говоря, большая редкость — если мужчины в Хорватии все сплошь средиземноморские аполлоны, то женщины обычно напоминают старуху Шапокляк. Но мне повезло — в аптеке Водице в тот день работала самая красивая хорватка.

Эта мисс Далмация внимательно выслушала мои жалобы на поясницу, зубы и суставы, после чего посоветовала самое сильное, по ее словам, обезболивающее. «Из ит стронг?» — уточнил я. Начнет действовать через пять минут, пообещала хорватская Афродита.

И не обманула — следующие несколько дней я функционировал исключительно благодаря ее таблеткам. Кажется, под их действием я даже начал лучше выполнять свои обязанности на палубе.

Хотя, возможно, так на меня подействовала ее красота.

Моя бесполезность и никчемность медленно меня убивает. Я пытаюсь отличиться, отважно выполняя команды шкипера, но каждый раз то веревка вылетит из рук, то, по недомыслию, я путаю правый борт с левым. На месте капитана я давно отправил бы себя на корм рыбам.

Пытаясь спасти остатки репутации и заслужить хоть каплю уважения, я решаю проявить кулинарные таланты, оккупировав на несколько дней камбуз. Приготовив для начала рагу, я размялся на своем фирменном томатном супе, после чего соорудил борщ, а закончил подход к плите на четвертый день курицей с рисом.

Томатный суп — это, вероятно, мое единственное заметное жизненное достижение. Реконструировав рецепт блюда, встречавшегося мне в паре новосибирских заведений, я постепенно разработал несколько надстроек к этому простейшему — помидоры и лук — базису. Томатный суп я готовлю на курином или говяжьем бульоне, в него можно добавлять мидии или креветки, болгарский перец или, скажем прямо, все, что душе угодно. Одно из важнейших достоинств этого супа — его можно приготовить минут за сорок.

На яхтенном камбузе я быстро сообразил одну из самых банальных версий супчика: без мидий и перца, но с кусочками говядины и томатной пастой.
Команде суп понравился. Кто-то даже съел три порции. Моя репутация спасена, чувство собственного достоинство несмело приподнялось из окопа, куда его загнали неудачи первых дней.

Все хвалят прибрежные рестораны Далмации. Легко догадаться почему: всегда свежие морепродукты, рыба и овощи, повара, которые, кажется, родились с ложкой во рту и ножом в руках, да дешевое вино изрядно ублажает вкусовые рецепторы.

Мы были в трех ресторанах в трех разных маринах — в Скрадине, Биограде и на острове Жут. Везде я заказывал рыбную уху. Нужно обязательно уточнять, что вы хотите именно рыбную уху, потому что «уха» по-хорватски — это вообще любой суп, а «рыбна юха» — это как раз привычная русскому вкусу уха. Так вот, далматинская уха была, конечно, хороша, но явно уступала той, что готовит мой батюшка. Уха там механистическая, формальная, а мы привыкли к более душевному набору ингредиентов.

В общем, приморские рестораны меня не впечатлили.

Все действительно свежее, повара отличные, но души в приготовленной еде не чувствуется. Обо всем этом я не стал говорить своему другу Нино, который накануне отъезда взял с нас обещание проинспектировать кухню Далмации и всячески ее нахваливал.

VII

В Загребе все знают Нино. Его узнают официанты, случайные прохожие пытаются пожать ему руку, а начальник бутафорской конной гвардии — появившегося недавно туристического аттракциона — уважительно отдает Нино честь.

Все эти люди, как и, полагаю, тысячи других, видят его каждую пятницу в прямом эфире национального телевидения, где он в компании четырех товарищей с разными убеждениями и опытом рассказывает хорватам о событиях в стране и мире. Судя по кивкам, похлопываниям по плечу и возгласам «Господин Нино!», это очень популярная передача.

Нино — это тридцатисемилетний профессор итальянской литературы в Загребском университете. Двухметровый брюнет, он в любой компании почти наверняка оказывается на голову выше остальных. Он жалуется на то, что большая часть его «группиз», фанаток, появившихся после начала телекарьеры, это женщины «от пятидесяти до ста пятидесяти лет».

Нино — консерватор, он не согласен с правительственным курсом на евроинтеграцию и тотальную приватизацию промышленности. Вероятно, поэтому руководство канала решило закрыть его передачу накануне очередных выборов. Правительство солнечной Хорватии, как и заснеженной России, не любит, когда его критикуют в прямом эфире.

VIII

Дельфины, конечно, невероятные создания. Сухопутные крысы вроде меня привыкли видеть их только на картинках да в передаче «В мире животных»; в Далмации же они выныривают в трех метрах от тебя. Во время долгих переходов от одного острова к другому поиск дельфинов стал нашим главным развлечением. Если не дремать, можно легко увидеть полдюжины за полчаса.

Впрочем, человеческой заслуги в этих контактах почти нет: судя по всему, дельфинам крайне интересно, что же за посудины бороздят их моря, и они с интересом сопровождают каждую яхту.

Постепенно я начала понимать разговоры шкипера и его опытных друзей-яхтсменов. То, что раньше казалось тарабарщиной из русского мата и голландских морских терминов, начало обретать смысл. Я освоил несколько функций на лодке и, кажется, приблизился к пониманию причинно-следственных связей между веревками и парусами.

Я знаю, как ставить спинакер, умею убирать грот, выучил один морской узел и могу объяснить, как проверить уровень воды и топлива на лодке. Вряд ли эти навыки пригодятся мне на суше, но это определенно глоток свежего воздуха в моей городской рутине, состоящей из текстов, социальных сетей и сериалов канала HBO.

Шесть дней в Далмации — не самое плохое время в моей жизни. Яхтсменом за это время мне стать, конечно, не удалось, зато теперь могу считать себя далматинцем.

Иллюстрация: Алексей Бархатов.

Хитрые звери, добрые люди

У главного редактора барабинской районной газеты есть знакомая коза. Он ее встречает едва ли не каждый раз, когда ходит на охоту. Эта коза — немезида здешних охотников. Никому еще не удавалось ее подстрелить, каждый раз она оказывается хитрее. Бывает, рассказывал редактор, видишь эту козу издалека в кустах, где она прячется в паре метров от очередного бедолаги с ружьем, словно пропуская его. Пройдет охотник мимо — тогда и коза отправится по своим делам. Посмеиваясь, видимо, над незадачливыми людьми.

За последние года умная коза вырастила уже два поколения таких же умных козлят. Говорят, лисы тоже стали умнее. Раньше, пока не было снегоходов, на них охотились прямо в поле, на снежной целине. За несколько лет лисы приспособились прятаться в кустах и камыше, так что барабинские охотники остаются теперь и без этой добычи. Впрочем, никто тут не расстраивается, хитрых зверей уважают и развлекают заезжих горожан байками про них.

Посреди Барабинска, рядом с вокзалом, на крыше какого-то гаража установлены буквы, складывающиеся в оптимистичную фразу: «Как прекрасен этот мир». Лисы и козы с этим не спорят.

Матушка чановского медиамагната Анатолия выросла в «Западном Берлине». Так в Чанах называли район бараков, в которых жили переселенные немцы. Судьба Толи — это типичная трагедия немца в России. Получив экономическое образование и поработав программистом, он вернулся в родные Чаны, где открыл три магазина одежды, создал небольшую медиаимперию из пяти сайтов и наладил выпуск газеты, в которой пытается писать о том, что волнует земляков.

Сейчас Анатолий вместе с партнером строит в центре Чанов торговый центр. Первый этаж займут его с партнером магазины, второй планируют сдавать. Толя надеется, что хватит места и для собственного офиса — пока он ютится в клетушке бывшей сберкассы.

Анатолий всего добился сам и не жалуется на жизнь. Говорит, правда, что найти работников в Чанах, где рекордная для области безработица, почти невозможно. Люди живут на пособие и работать не хотят даже за хорошую зарплату. Тех, кого все же удается мотивировать и уговорить выйти на работу, приходится контролировать в непрерывном режиме. Строительство торгового центра периодически замирает, потому что поставщик забывает привезти солярку. Но Толя все равно надеется закончить стройку в этом году.

Главреды из Багана и Купино наперебой хвалят свои районы, каждый из которых уж точно лучше соседнего. В ходе дискуссии стороны находят компромисс: в каждом районе есть что-то хорошее. Последним поводом для раздора становится заповедное соленое озеро — оба редактора считают его своим.

Дело в том, что до тридцать второго года («Тысяча девятьсот, то есть, тридцать второго», — уточняет купинец) озеро находилось на территории Баганского района, а потом его отписали Купино. Или наоборот. Спор за озеро, вода которого, как водится, избавляет от всех болезней, набирает обороты. В итоге добрососедские отношения побеждают — редакторы соглашаются провести демаркационную линию посреди озера и совместно его обустраивать. Сделку скрепляют рукопожатием и очередным тостом.

Читателей о геополитических изменениях проинформируют в следующем номере.

Иллюстрация: Алексей Бархатов.