Путч и царь

19 августа 1991 года мы с бабушкой и дедушкой отдыхали в санатории на Обском море по профсоюзной, надо полагать, путевке. То есть это бабушка с дедушкой отдыхали, а я работал: тщательно готовил план побега в соседний парк, где можно было за несколько копеек покататься на машинках.

Вечером в номер зашли соседи — молодые загорелые инженеры — и сказали включить радио. Так я узнал про ГКЧП и услышал несколько неизвестных ранее фамилий.

«Горбачева заперли в Форосе», — авторитетно заявили загорелые инженеры. Про Горбачева я что-то знал и его заточение явно было плохим знаком. Во-первых, машинки могли подорожать. Во-вторых, политические последствия вообще трудно было себе представить.

«Бабушка, а теперь царь вернется?», — с ужасом спросил я. Бабушка успокоила и сказала, что царь не вернется.

Чарльз

Вряд ли есть на свете более счастливый человек, чем Чарльз, когда я его встречаю у двери.

Чарльз — это курьер, который привозит нам продукты. Ему примерно лет сто и подниматься на четвертый этаж без лифта старику сложно. Когда я заметил это, то начал сам спускаться и сразу, кажется, стал любимым клиентом Чарльза.

Вот неполный список эпитетов, которыми он меня приветствует: star, life saver, gentleman, truly great, champ. Надеюсь, что когда на старости лет стану курьером, кто-нибудь тоже будет встречать меня на первом этаже.

Дерево

Моей первой ролью в театре было дерево.

Четверть века назад в мюзикле «Приключения Буратино» режиссер доверил мне небольшую, но важную роль дуба, который появлялся на сцене в самый ответственный момент в компании двух своих лесных товарищей. Между собой мы называли это танцем маленьких дубят. Нужно сказать, что попадание в образ было стопроцентным: ни до, ни после мне не доставались роли, настолько соответствующие моей несколько деревянной пластике. Костюмеры тоже поработали на славу, облачив меня с товарищами в обтягивающие серые комбинезоны с большим зеленым листом в самом, так сказать, интересном месте.

Мне кажется, что мы тогда даже затмили исполнителей главных ролей, но почему-то критики предпочли не заметить мощный дебют.

Это, разумеется, не могло меня остановить.

Пару лет спустя я уже блистал в роли Гулливера в одноименном спектакле. Очередной триумф, иначе не скажешь. Единственную свинью мне подложили костюмеры, выдавшие ботфорты с огромными фигурными отворотами. Это сомнительное достижение обувной промышленности отказывалось вести себя прилично и постоянно норовило упасть куда-то к щиколоткам. Решение костюмеры нашли быстро, прикрепив отвороты булавками к моим штанам. Прозорливые читатели уже, наверное, догадались, что произошло дальше: на протяжение всего спектакля Гулливер одной рукой активно жестикулировал, а другой поддерживал штаны, чтобы не оказаться в одних, простите, трусах в окружении детей младшего школьного возраста. Неловкая была бы ситуация, прямо скажем.

После такого конфуза успешной театральной карьере, казалось бы, ничего не могло помешать. В 2001 году в спектакле на английском языке по пьесе The Jest of Hahalaba Лорда Дансени я исполнил сразу две роли: самоуверенного дворецкого и злобного духа. До сих пор уверен, что создатели Downton Abbey где-то нашли запись, потому что некоторые их дворецкие до степени смешения похожи на моего.

В 2004 году я присоединился к постановке мюзикла про Тома Сойера, где сыграл школьного сторожа и пьяницу Меффа Поттера. По сюжету мой герой постоянно прикладывался к фляжке, куда я предусмотрительно налил чай. Спектакль мы давали три дня подряд и сначала все шло более-менее нормально. Я произносил текст в нужных местах, с дубовой грацией передвигался по сцене, прикладывался к фляжке, но что-то продолжало тревожить. Я понимал, что Мефф Поттер не раскрывается. Что-то его ограничивает. Зрители видели Илью Кабанова в смешном костюме с фляжкой, но никак не школьного сторожа и пьяницу. Решение я нашел быстро: к последнему третьему спектаклю я вероломно заменил чай во фляжке на гораздо более соответствующий образу героя виски.

И, знаете, Мефф Поттер раскрылся! Интонации стали увереннее, импровизации — смелее, место дубовой грации заняли почти кошачьи движения. Ко второму акту я понял, кто на самом деле был героем пьесы: конечно, не Том Сойер и даже не Бекки Тэтчер. Конечно, это была история Меффа Поттера, его страданий и поисков себя! Нужно было помочь зрителям понять это, так что я добавил от себя пару монологов, позаимствовал у других персонажей несколько реплик — моему герою они подходили гораздо больше. Я даже ввел Меффа Поттера в один из танцев, радикально осовременив несколько консервативную хореографию.

В общем, это была работа уровня «Золотой маски».

После спектакля ко мне подошел режиссер, по-отечески приобнял и сказал, что мое прочтение Поттера было, безусловно, интересно, но с алкоголем на сцене лучше завязать. На это я пойти не мог и в итоге надолго завязал со сценой.

С тех пор затянувшийся саббатикал я прервал лишь однажды, летом 2012 году, когда нелегкая судьба популярного блогера занесла меня на отборочный тур конкурса историй Grant’s True Tales в Новосибирске. Великолепная режиссерка Тина руководила процессом и смогла превратить мой рассказ о том, как мы с дедом охотились на барсука, в потенциальный хит. После пары стаканов спонсорского виски я выполз на сцену культового некогда бара «Труба» и рассказал эту историю так, что зрители просто не могли не проголосовать за меня, отправив в финал.

Пришлось ехать в Москву, где в студии «Дождя» собрались рассказчики со всей страны. Вел все это Сергей Чонишвили, почетным гостем был Леонид Парфенов, в зале собрались героини и герои светской хроники, а также дорогие собутыльники Саша и Антоша. Даже присутствие такой мощной группы поддержки не помогло повторить успех: финал я проиграл, но внутри было уже столько спонсорского виски, что расстраиваться было как-то глупо. Мы с товарищами реквизировали еще несколько бутылок, перешли мостик, сели на ступенях будущего бассейна «Москва» и принялись изо всех сил нарушать общественный порядок и оскорблять чувства верующих.

С другой стороны, чего еще ждать от театральной богемы!

Бабя Надя

Бабе Наде на днях исполнилось 94 года. В голове это плохо укладывается, конечно.

За девять дней до ее рождения Клайд Томбо открыл Плутон. Бабушка — ровесница Плутона! Вскоре после этого Махатма Ганди начал свой Соляной поход, в Голливуде ввели цензурный «кодекс Хейса» и открылся Турксиб.

Летом 1930 года прошел первый чемпионат мира по футболу, осенью Хайле Селассие стал императором Эфиопии, а в Шеффилде впервые использовали пенициллин для лечения инфекции.

В конце концов, баба Надя на тринадцать лет старше Джо Байдена, хотя, казалось бы, старше него никого быть не может. 

Бабушка почти догнала главного долгожителя в семье, прапрадеда Илью, который умер в 1945 году, когда ему было сто с лишним лет. Если я решу повторить рекорд бабы Нади, то вам придется терпеть меня до 2078 года. Не уверен, что вы справитесь с этим.

Дед

Сегодня этому красавцу в шляпе исполнилось бы 87 лет. Кажется, что я провел с дедом большую часть детства: мы ездили на пасеку, рыбачили, я что-то выстругивал под его чутким руководством, а он на моих глазах собирал машины из какого-то хлама. Благодаря деду я в общих чертах знаю, как стричь овец — и отработал этот навык во время пандемии, когда подстриг себя налысо ножницами без единого  пореза. У нас было много странных приключений, например, когда мне пришлось забраться в багажник «Волги» через салон, потому что заклинило замок. Спасибо, дед, после такого я никогда не буду страдать клаустрофобией.

Дед умер в 2006 году и более-менее понятно, что именно тогда мир полетел в тартарары. Вспомните свою жизнь до 2006 года и посмотрите вокруг сейчас, и вы убедитесь, что при дедушке было лучше. Я бы многое хотел обсудить с ним теперь, но еще больше хотел бы просто молча съездить на пасеку.

Удивительно, но в этом году я нашел человека, который восполнил дефицит общения с дедом. Я никогда его не видел и не разговаривал с ним, но в его произведениях отчетливо слышу дедушкин голос. Уэнделл Берри, американский фермер, поэт и прозаик, почти ровесник деда, всего на год его старше, но до сих пор жив и продолжает работать. Несмотря на совершенно разный жизненный опыт, они кажутся мне очень похожими: тот же интерес к жизни и людям, любовь к простым инструментам, уважение к природе. Книжки Берри помогают мне справиться со стрессом войны и эмиграции, выполняя, по сути, функции деда, который всегда выслушает и поможет советом. Было бы, конечно, интересно их познакомить.

Декорации

В детстве не бывает плохой погоды. Все детские воспоминания исключительно про ясные и солнечные дни.

Рано утром я просыпаюсь от яркого света в нашей квартире на Советской, которая выходит окнами на площадь Ленина. Кто-то из взрослых включил телевизор — там показывают первую серию «Гостьи из будущего». Белые декорации фильма сливаются с проникающим в окно комнаты светом — примерно так я представляю с тех пор будущее.

Или лежу на траве с соседскими девочками, мне семь лет, а им по четырнадцать. Разглядываем облака, угадываем в них очертания верблюдов и экскаваторов. Солнце, разумеется, ослепительно светит, ему даже облака не мешают.

В подростковых воспоминаниях больше дождя и сумерек, а следующие десять лет вообще в тумане. Но в последнее время прогулки по Memory lane снова наполнись светом — вспоминаю людей, поездки и события в обязательном ярком ореоле. Спишем это на приближающийся маразм.

Американская мечта

Гиламайкл работает водителем убера утром и вечером — днем он занят в своей автомастерской. Живет в Штатах уже 11 лет, приехал из Эритреи. Все это я узнал благодаря small talk.

Начали, как обычно, с разговора о погоде, потом быстро перешли на геополитику. Обсудили постколониальные войны, в которых Россия участвует слишком активно, не задумываясь о том, как автоматы Калашникова убивают людей в Африке.

После этого началось самое интересное: он рассказал, как именно попал в США. Лет 15 назад, вскоре после очередной войны на родине, он поехал работать в Судан. Оттуда компания отправила в Южную Африку, где он каким-то образом сделал местный паспорт. Затем та же немецкая компания предложила ему работать в Парагвае, но через год сократила.

В результате Гиламайкл оказался один в Южной Америке без возможности устроиться на работу, а возвращаться на родину ему совсем не хотелось. Как миллионы людей до и после него, он решил ехать в США и выбрал самый неочевидный способ: по суше.

Чуть ли не автостопом пересек весь континент — кажется, с южноафриканским паспортом ему не нужны были визы: из Парагвая в Боливию, потом в Бразилию, Венесуэлу, Колумбию, Гондурас, Гватемалу и, наконец, оказался на севере Мексики в центре для беженцев. Там ему выправили какую-то бумажку, с которой можно было остаться в Мексике, но он решил двигаться дальше.

Нашел контрабандиста, который за 1800 баксов переправил его через границу. Пара суток в пути — и он в Хьюстоне. Достает свой эритрейский паспорт и просит политическое убежище. Год жил там на птичьих правах, работал нелегально в русском ресторане («Потому что они тоже православные»), потом наконец легализовался и в итоге получил гражданство. Теперь управляет маленьким бизнесом и подрабатывает водителем. Американская мечта в действии.

Теология в автобусе

«Недаром во всех религиях говорят «обряды», а мы, православные, называем это «таинством», потому что никто не понимает, что это значит, — доверительно сообщает в автобусе тетушка в платке своей соседке без платка. — Нужно просто сердцем это понимать, а Закон Божий — знать, ведь это история. Только не нужно ограничиваться Ветхим заветом. Я считаю, что простому человеку не нужно зацикливаться на философии. Следующая — Курский вокзал, мы выходим».

В богобоязненной Москве уроки теологии поджидают в самых неожиданных местах.

Седьмое поколение

Ехал сегодня с каким-то совершенно прекрасным таксистом, услышал кучу смешных историй. Пересказать их, правда, не смогу, потому что ни один текст не передаст эмоций и артистизма этого москвича в седьмом поколении, которому предложили на днях пройти экзамен по русскому языку, на которого пьяные студентки жаловались из-за пахнущей спиртом незамерзайки и который мечтает украсть столб с часами, стоящий на Садовом кольце. Столб с часами!

Дед и мрамор

Дед мой однажды раздобыл где-то несколько центнеров мраморных обрезков. Ну, то есть, как раздобыл: стащил в карьере то, что осталось после заготовок камня для строительства новосибирского метро. Забрал, можно сказать, то, что плохо лежало.

Этим сокровищем — а для семилетнего меня мраморные обрезки выглядели именно что драгоценным кладом — он аккуратно выложил двор у своего дома. Так в Черепаново появился первый и, видимо, последний двор с мраморным полом.

Мраморный пол придавал особый шик любой деятельности деда. Думаю, он чувствовал себя римлянином, не меньше, каждый раз, когда лежал на этом полу, ремонтируя разваливающуюся на глазах древнюю «Шкоду». Она, кстати, была первой и на долгие годы последней иномаркой в Черепаново.

В начале шестидесятых дед где-то раздобыл кузов списанной скорой помощи — ну, то есть, как раздобыл: стащил наверняка, хотя по семейной легенде это был честный обмен. Якобы дед выменял «Шкоду» на старый мотоцикл «Урал» с коляской. Бабушка тогда решила, что дед сбрендил, махнув не глядя нормальный еще мотоцикл на ржавое корыто, которое и ездить-то не могло. Но для деда это была сделка века. Еще бы, ведь «Уралом» в Черепаново никого удивить было нельзя, а вот чехословацкая «Шкода» с белым кузовом могла стать — и в конце-концов стала — ценным активом. Он тщательно ее восстановил и эта трофейная в некотором смысле иномарка радовала всех окрестных мальчишек следующие двадцать лет. А сколько навоза можно было перевезти во вместительном багажнике!

Когда скорбный путь «Шкоды» подошел к концу и никакие заплатки уже не помогали, дед ее разобрал все на том же мраморном полу и превратил шкодные запчасти в более-менее новую «Волгу». Лучше бы купил машину на рынке как все нормальные люди, сказала тогда бабушка, но переубедить деда никто никогда не мог.

Тот старый дом, кстати, дед потом обменял на двухэтажный кирпичный коттедж, но мраморный пол во дворе, по слухам, сохраняется до сих пор как артефакт давно минувшей цивилизации.